17.05.2010 в 13:39
Пишет pishutebe:Стихи Дианы Арбениной
можно закрыть дверь
читать дальшеможно закрыть дверь не сказав тебе "все".
спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг:
выйти на улицу и повести плечом:
от существа свободы заноет сердце а в такт
движению век вольется ночной рассвет
в мое одиночество суммой случайных встреч.
(классики иногда слишком явно лгут
поэтому мало кто их способен беречь).
но прохладно. извне температура дна
эмигрирует вглубь горячего "ты”
казуистика скажешь? родная одна
ты сумела себя отдать волшебству простоты.
остается время чтобы закрыть глаза
лечь лицом на ладони свои (так увы верней)
и вспомнить как безупречно тонка
была шея ее в кольцах минувших дней.
1995
подожди. я устала
подожди. я устала.
твой шаг для меня слишком скор.
испещренный годами свой лоб
подставляю ветрам.
мы стоим на мосту как и те
что стреляли в упор
по щекам по рукам по сердцам
по безлюдным дворам.
я о чувствах. я только о них.
мои пули - слова.
одиночество чудно во мне.
я достаточна в нем.
а тоска что питала меня
оказалась мертва.
и не слушает нас
кто не знает о чем мы поем.
ах как плавится сталь!
как становится золотом жесть!
я люблю серебро
но к лицу тебе солнечный свет.
шелк ночных облаков
укрывает от всех твою честь.
мы с тобою в кольце
даже если меня рядом нет.
1995
эшафот не сломался
эшафот не сломался и айсберг не утонул.
отвратимость событий уже начинает пугать.
мы не стали ближе впустив наших чувств абсолют
в пустоту как усталый сапог в тревожную гать.
мы двигались медленно. кадры сменяли дни.
череда откровений довольна была собой.
ты любила кого-то когда-то но где они
было мне doesn't matter
как тот кто сейчас с тобой.
я верил в те дни в необходимость руля
и вкус печали хранили губы твои.
наш слаженный экипаж стартовал в сотый раз
и ты вышивала на флаге своем: «позови».
мой дом еще спал но уснули уже фонари.
воздушные тени ныряли в тепло простыней.
раскрытая книга сметала страницы свои
как смешивал я череду пусто прожитых дней.
закрытая дверь и соло бегущей воды.
пахучее варево цвета древесной коры.
ботинка блестящий носок платка белизна.
ключ в скважину шаг за порог для новой игры.
ты ехала в город в извилистом теле змеи.
и сны обесцвечены были уютом купе.
а улей вокзала готовил плацдармы свои
для нового данного богом аутодафе.
1995
взлетная
я нарисую тебе самолет
в нем будем лететь мы.
ты будешь бояться
и держать меня за руку
(я не боюсь высоты
пальцами это легко чувствовать).
так вот я буду говорить так чтоб ты смеялась
и забыла про страшно.
многие пассажиры
(и мужчины и женщины)
будут ходить в наш салон
и курить.
а ты обычно так много смолишь
а тут станешь морщиться
послушно глотая сигаретный смок.
у нас осталось немного рома
в черной бутыли
я стану уговаривать тебя
выпить немножко
и ты согласишься
и минут через пять будешь храброй.
а потом мы станем падать
но ты будешь сидеть
в винегрете паники стонов воплей
спокойно и молча
с застывшей хордой спины
только твоя ладошка в моей
станет чуть влажной...
и я прижмусь к тебе крепко
заноют скулы
и когда у нашего самолёта
отавалятся крылья и мы войдем в пике
ты уже будешь мертва.
я поцелую тебя. укрою пледом.
и закрою глаза.
2002. октябрь.31
окопное
война:
за тузами черви крадутся.
ты спи не храпи
хоронись за редутом
воздухом легких беги
в колибре свинца.
из мертвых капралов
одетых в мундиры
стекают сердца
в города-побратимы
и братским салютом
куражится сын за отца.
мне нет возвращенья
как нету привала
на венах людских
той что кровь смаковала
скрываясь под пыльной
вуалью
губернского дна.
и вера не здесь
и увы не в пшенице.
отчизна как мать
никогда мне не снится.
но я не ропщу:
на крыс
амуницию
вшивость бинтов
ржавые дула
предателей слева
союзников справа
беременность жён
пусть им просто надуло –
раз надо поверить – поверю
и в веру и в надю
пусть только в окопах
купается солнце
в любви перископах.
чтоб поваром пулю на завтрак
и сытым
как в детстве сладко уснуть.
так я не ропщу.
повторяю для умных
обычно с глазами крота
и младенца.
так я не ропщу.
и пар выпускаю
из нежного мертвого рта.
март. 2006. чикаго
бредбери
конец войны пришелся на ноябрь.
дешевая гостиница. шезлонги.
дождь как у бредбери. распятые зонты.
и - не поверишь - мерзнут перепонки.
я здесь два дня. решительно один.
терзаюсь от капризов носоглотки.
лечиться не в привычке - всё само.
нет ничего прекрасней русской водки.
берлин как и тогда. кирпич в кирпич.
хожу до ресторана и обратно.
и девочки плющами вьют углы.
готовые за марки и бесплатно.
я не могу ни с кем. прошло шесть лет.
измену чувствуешь уже в прихожей.
я знал их всех в лицо. я шёл в кино
и спал как в плащ-палатке в макинтоше.
я был как мальчик. я такой сейчас.
нелепый для неё с момента встречи.
европа постарела и гниёт
и равнодушна к винегрету речи.
я отпустил её. не знаю сам
зачем. она была одна такая.
со мной с тех пор всё было. всё прошло.
я струсил.
каюсь каюсь каюсь каюсь.
2006. четверть ноября
URL записиможно закрыть дверь
читать дальшеможно закрыть дверь не сказав тебе "все".
спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг:
выйти на улицу и повести плечом:
от существа свободы заноет сердце а в такт
движению век вольется ночной рассвет
в мое одиночество суммой случайных встреч.
(классики иногда слишком явно лгут
поэтому мало кто их способен беречь).
но прохладно. извне температура дна
эмигрирует вглубь горячего "ты”
казуистика скажешь? родная одна
ты сумела себя отдать волшебству простоты.
остается время чтобы закрыть глаза
лечь лицом на ладони свои (так увы верней)
и вспомнить как безупречно тонка
была шея ее в кольцах минувших дней.
1995
подожди. я устала
подожди. я устала.
твой шаг для меня слишком скор.
испещренный годами свой лоб
подставляю ветрам.
мы стоим на мосту как и те
что стреляли в упор
по щекам по рукам по сердцам
по безлюдным дворам.
я о чувствах. я только о них.
мои пули - слова.
одиночество чудно во мне.
я достаточна в нем.
а тоска что питала меня
оказалась мертва.
и не слушает нас
кто не знает о чем мы поем.
ах как плавится сталь!
как становится золотом жесть!
я люблю серебро
но к лицу тебе солнечный свет.
шелк ночных облаков
укрывает от всех твою честь.
мы с тобою в кольце
даже если меня рядом нет.
1995
эшафот не сломался
эшафот не сломался и айсберг не утонул.
отвратимость событий уже начинает пугать.
мы не стали ближе впустив наших чувств абсолют
в пустоту как усталый сапог в тревожную гать.
мы двигались медленно. кадры сменяли дни.
череда откровений довольна была собой.
ты любила кого-то когда-то но где они
было мне doesn't matter
как тот кто сейчас с тобой.
я верил в те дни в необходимость руля
и вкус печали хранили губы твои.
наш слаженный экипаж стартовал в сотый раз
и ты вышивала на флаге своем: «позови».
мой дом еще спал но уснули уже фонари.
воздушные тени ныряли в тепло простыней.
раскрытая книга сметала страницы свои
как смешивал я череду пусто прожитых дней.
закрытая дверь и соло бегущей воды.
пахучее варево цвета древесной коры.
ботинка блестящий носок платка белизна.
ключ в скважину шаг за порог для новой игры.
ты ехала в город в извилистом теле змеи.
и сны обесцвечены были уютом купе.
а улей вокзала готовил плацдармы свои
для нового данного богом аутодафе.
1995
взлетная
я нарисую тебе самолет
в нем будем лететь мы.
ты будешь бояться
и держать меня за руку
(я не боюсь высоты
пальцами это легко чувствовать).
так вот я буду говорить так чтоб ты смеялась
и забыла про страшно.
многие пассажиры
(и мужчины и женщины)
будут ходить в наш салон
и курить.
а ты обычно так много смолишь
а тут станешь морщиться
послушно глотая сигаретный смок.
у нас осталось немного рома
в черной бутыли
я стану уговаривать тебя
выпить немножко
и ты согласишься
и минут через пять будешь храброй.
а потом мы станем падать
но ты будешь сидеть
в винегрете паники стонов воплей
спокойно и молча
с застывшей хордой спины
только твоя ладошка в моей
станет чуть влажной...
и я прижмусь к тебе крепко
заноют скулы
и когда у нашего самолёта
отавалятся крылья и мы войдем в пике
ты уже будешь мертва.
я поцелую тебя. укрою пледом.
и закрою глаза.
2002. октябрь.31
окопное
война:
за тузами черви крадутся.
ты спи не храпи
хоронись за редутом
воздухом легких беги
в колибре свинца.
из мертвых капралов
одетых в мундиры
стекают сердца
в города-побратимы
и братским салютом
куражится сын за отца.
мне нет возвращенья
как нету привала
на венах людских
той что кровь смаковала
скрываясь под пыльной
вуалью
губернского дна.
и вера не здесь
и увы не в пшенице.
отчизна как мать
никогда мне не снится.
но я не ропщу:
на крыс
амуницию
вшивость бинтов
ржавые дула
предателей слева
союзников справа
беременность жён
пусть им просто надуло –
раз надо поверить – поверю
и в веру и в надю
пусть только в окопах
купается солнце
в любви перископах.
чтоб поваром пулю на завтрак
и сытым
как в детстве сладко уснуть.
так я не ропщу.
повторяю для умных
обычно с глазами крота
и младенца.
так я не ропщу.
и пар выпускаю
из нежного мертвого рта.
март. 2006. чикаго
бредбери
конец войны пришелся на ноябрь.
дешевая гостиница. шезлонги.
дождь как у бредбери. распятые зонты.
и - не поверишь - мерзнут перепонки.
я здесь два дня. решительно один.
терзаюсь от капризов носоглотки.
лечиться не в привычке - всё само.
нет ничего прекрасней русской водки.
берлин как и тогда. кирпич в кирпич.
хожу до ресторана и обратно.
и девочки плющами вьют углы.
готовые за марки и бесплатно.
я не могу ни с кем. прошло шесть лет.
измену чувствуешь уже в прихожей.
я знал их всех в лицо. я шёл в кино
и спал как в плащ-палатке в макинтоше.
я был как мальчик. я такой сейчас.
нелепый для неё с момента встречи.
европа постарела и гниёт
и равнодушна к винегрету речи.
я отпустил её. не знаю сам
зачем. она была одна такая.
со мной с тех пор всё было. всё прошло.
я струсил.
каюсь каюсь каюсь каюсь.
2006. четверть ноября